Войти в почту

Фестиваль "Skolkovo Jazz Science" пройдет в Сколково 25 августа

МОСКВА, 2 июля. 25 августа в Инновационном центре «Сколково» в третий раз пройдет фестиваль Skolkovo Jazz Science. Фестиваль, объединяющий музыку и науку, стартовал в 2016 году и сразу был признан лучшим джазовым событием года. Помимо насыщенной джазовой программы, гостей "Сколково" также ждет и содержательная научная программа. На Экспериментальной сцене с лекцией: «Музыка меняет мозг? Запутанный клубок причин и следствий» выступит Ася Казанцева — одна из самых известных и талантливых русскоязычных популяризаторов науки. Ася говорит уверенно, легко, а главное – понятно. О том, что такое «Эффект Моцарта», как отличить истинное научное знание от ложного и что такое «научная журналистика» - в специальном интервью Аси для ТАСС. -Ася, тема вашей лекции в Сколково – «Музыка меняет мозг? Запутанный клубок причин и следствий». О влиянии музыки на мозг постоянно говорят и пишут в СМИ. Со стороны складывается ощущение, что ученые единодушны в этом вопросе: прослушивание и воспроизведение музыки может сделать вас умнее, счастливее, здоровее и продуктивнее на всех этапах жизни. Разве это не так? -Тут как в анекдоте про динозавра на улице: 50/50, может сделать, может нет. На самом деле не удивительно, что среди множества исследований про музыку время от времени попадаются такие, в которых обнаруживаются какие-нибудь яркие эффекты, и именно такие исследования обретают широкую популярность, потому что люди обожают, когда что-нибудь приятное оказывается еще и полезно. Такая же история с исследованиями, в которых выявляют полезность, допустим, шоколада. Или секса. Что-то где-то нашли, оно получило широкую популярность, вошло в новости, книжки и лекции, а потом это даже, может быть, опровергли, но в массовом сознании это уже существует. В случае с музыкой яркий пример – "эффект Моцарта". В 1993 году вышла статья, продемонстрировавшая, что люди, слушавшие Моцарта, сразу после этого показывают в тестах на пространственное мышление более высокие результаты, чем те, кто слушал инструкции по релаксации или просто сидел в тишине. В массовой культуре она немедленно превратилась из исходного "пространственное мышление улучшается на 15 минут" в гораздо более веселое "улучшается интеллект и надолго". Потом исходный результат долго проверяли, пришли к выводу, что даже эти эффекты очень слабые, воспроизводятся не во всех исследованиях, и связаны, скорее всего, просто с тем, что слушать любую музыку веселее, чем слушать инструкции или тишину, человек чувствует себя более отдохнувшим и с большей готовностью решает задачки. Но легенда укоренилась. Я, впрочем, буду рассказывать не столько об этом, сколько о споре нейробиологов и генетиков, который можно наблюдать вокруг исследований музыки. Нейробиологи говорят: "обучение игре на музыкальном инструменте изменяет мозг". Здесь не поспоришь, все что угодно меняет мозг, мы в принципе выращиваем себе новые нейронные связи во время любого обучения. Дальше нейробиологи осторожно спекулируют: "мы думаем, что новые нейронные связи, выращенные во время обучения музыке, могут быть полезны не только для нее, но и для чего-нибудь еще". В принципе, такое вполне может быть, хотя надо проверять. Но самое интересное начинается, когда приходят генетики с их близнецовыми исследованиями и портят всю малину. Они говорят: "Мы думаем, что если у человека от природы нет способностей, то вы его и заниматься музыкой не заставите. А если способности есть, то и неважно, занимался ли он именно музыкой или чем-нибудь еще". -Скажите, а на какую аудиторию вы готовите свою лекцию? Есть какое-то возрастное ограничение? -Ничего неприличного я рассказывать вроде бы не планирую, если вы об этом. Другой вопрос, что мои лекции по уровню сложности ориентированы на людей, которые учились в школе, и, соответственно, примерно представляют себе, что такое "нейрон" или "ДНК". Десятилетнему школьнику, который увлекается биологией, вполне может быть понятно и интересно. Пятилетнему ребенку, скорее всего, будет сложно и скучно. -Скажите, как отличить истинное научное знание от лженаучного? Что бы вы посоветовали, исходя из своего опыта, современному старшекласснику? На что вы обращаете внимание в первую очередь, изучая тот или иной источник информации? -Как раз на примере с эффектом Моцарта видно, что даже научная статья из хорошего журнала, если она единственная – еще не доказательство истины. Для того, чтобы приблизиться к пониманию научного мейнстрима, нужно смотреть на систематические обзоры и мета-анализы: статьи, в которых обобщают результаты десятков или сотен исследований. Но понятно, что я это делаю потому, что у меня профессия такая. Для повседневных нужд, для составления первоначального представления о каком-либо вопросе, обычно хватает соответствующей статьи из англоязычной Википедии и тех работ, на которые она ссылается. Вот если английского языка нет, тогда полноценно ориентироваться в информации почти невозможно, просто потому, что это международный язык науки. Тогда человек вынужден довольствоваться научно-популярными публикациями, но пусть хотя бы выбирает среди них такие, авторы которых ссылаются на источники, то есть не боятся, что их перепроверят. -Не секрет, что научные школы иногда соперничают. Бывает так, что у разных представителей мнение на тот или иной аспект научной проблемы разнятся. По какому принципу вы выбираете для себя ориентиры в научном мире? -На практике популяризаторы не так уж и часто сталкиваются с этой проблемой, потому что обычно они рассказывают о базовых вещах, для которых уже существует устоявшийся мейнстрим. Научные споры обычно происходят на переднем крае науки и интересны только нескольким сотням специалистов. Но в тех случаях, когда разные точки зрения интересны и широкой общественности, имеет смысл упоминать оба подхода, но с поправкой на качество (да и количество) публикаций. Условно, исследования о том, что гомеопатия работает, встречаются и в научных журналах, но их смехотворно мало по сравнению с огромным массивом исследований о том, что она по эффективности не отличается от плацебо. Если говорить о настоящей науке, то вот прямо этой весной был новый виток дискуссии о том, образуются ли в мозге взрослого человека новые нервные клетки. Сначала долго считали, что нет. Потом долго считали, что да. Потом вышло опровержение. Потом опровержение опровержения. Я, как популяризатор, туда пока что вообще не лезу, жду, пока биологи придут к консенсусу. -Какие достижения науки или концепции, на ваш взгляд, попадают в «нерв времени»? О чем в первую очередь интересно услышать людям? -Я не думаю, что тут что-то принципиально меняется со временем. Людям интересно, во-первых, понимать, как устроен мир, испытывать интеллектуальное удовольствие от того, что они разобрались в том, как что-то работает. Во-вторых, людям интересно чувствовать себя в этом мире в безопасности, принимать правильные решения, действовать более эффективно. В-третьих, люди любят общаться, и им нравятся те исследования, которые можно интересно пересказать девушке на свидании или коллегам около кулера. Любая популяризация, в принципе, решает именно эти задачи – в разных сочетаниях и на разных уровнях сложности. -Вы согласны с тем, что сегодня наука и научные аргументы вновь входят в моду. Не последнюю роль в этом сыграли известные англоязычные просветители. А как обстоят дела с научной журналистикой в нашей стране? -Тренд положительный, как и более или менее во всем мире. Это даже не веяние последних лет, это скорее результат демографических процессов, происходивших в течение всего двадцатого столетия. С одной стороны, прививки и антибиотики резко снизили смертность, с другой стороны, появилось эффективное сельское хозяйство и массовое производство. В результате гораздо больше людей, как в абсолютных числах, так и в процентном отношении, смогли посвятить себя науке, и поэтому количество известной человечеству информации нарастает лавинообразно, со страшной скоростью. Но в результате ни один человек уже не может быть энциклопедически образованным, как это было возможно двести лет назад. Все специализируются в своих узких областях. Это неизбежно порождает спрос на научных журналистов, которые следят за относительно широким сектором знания, снимают сливки, экономят время читателей, рассказывая им – коротко и неглубоко – о том, что вообще творится в мире. Та информация, которую мы даем, заведомо неполна, но расчет на то, что человек может узнать, что в принципе ему интересно, чтобы при необходимости уже обратиться к более серьезным источникам. -Последний вопрос: что важно в научной журналистике лично для вас? Почему она вас привлекла? -Сложно остановиться на единственном варианте ответа, потому что, по-моему, в моей профессии прекрасно все. Научный журналист не просто может, а обязан писать только о том, что ему интересно (потому что иначе не будет интересно и читателю). Он ежедневно испытывает интеллектуальный оргазм от того, что выкопал какую-то новенькую крутую штуку, про которую еще никто из его коллег не писал, и смог понятно объяснить ее людям. Он занимается, как я думаю, общественно полезным делом. И самое удивительное – за этот непрерывный праздник ему же еще и платят.